На счету у актера «Табакерки» Виталия ЕГОРОВА десятки ролей. Он - один из явных лидеров театра Табакова. Будучи человеком по натуре тонким, деликатным, ранимым и бесконечно влюбленным в театр, Виталий Егоров и своих героев наделяет особым, хрупким и чуть осторожным отношением к окружающему их миру, к людям, души которых так нуждаются в понимании, сочувствии, теплоте. В его лучших работах — Левке из «Бумбараша», Мышкине из «Идиота», Голубкове из «Бега», Художнике из «Старого квартала», Нехлюдове из «Воскресения. Супер», Веньке из «Психа», Натане из «Песочного человека» есть тот внутренний свет, что заставляет зрителей верить в лучшее, что есть в этих персонажах. Верить и знать, что их смех и их слезы — от полноты жизни?

 — Виталий, актерская профессия одна из тех немногих профессий, о которых в основном мечтают, но реализовать свои мечты решаются далеко не все. Вам это удалось. Как в вашей жизни возник театр, возникло желание заниматься такой не мужской, на первый взгляд, профессией?

 — Я родился в маленьком городке на Украине и, учась в школе, занимался во всех кружках. Был и в кружке барабанщиков, и в кружке вязания, и танцевал, и пел, и ходил в драматическую студию. При этом еще я учился в музыкальной школе. Мама мечтала, чтобы сын поступил в училище и в нашем маленьком городке преподавал музыку по классу баяна или гитары. Но, закончив восемь классов, я захотел поступать в театральное училище. Мама, не сопротивляясь, собрала мне чемоданчик. Я поехал и поступил, но не на драматическое отделение, куда меня не взяли, потому что я был маленький, худенький, неказистый, да и вообще был похож на мокрого воробья, а на кукольное. После окончания училища меня брали сразу два кукольных театра, но возникла другая проблема: трудно работать, когда ширма метр семьдесят, а у тебя рост метр девяносто. Так что в кукольном театре мне поработать не довелось, хотя жаль, потому что это удивительная профессия, удивительный мир. У меня было предложение и в Одесский украинский музыкально-драматический театр. Оттуда я и ушел в армию. Служил в Театре Армии и после двух лет службы, уходя уже сержантом в запас, я отправился в Школу-студию МХАТ, к Олегу Павловичу Табакову. У Табакова был недобор, и меня взяли. Потом оказался в театре и вот до сих пор в нем служу.

 — А почему ваша мама так хотела видеть сына музыкантом, а не врачом, инженером или, скажем, летчиком?

 — У меня мама — повар, замечательный повар. А папа — военный. С театром наша семья никак не была связана. Но моя бабушка прекрасно пела. Этот дар передался маме. Они обе — прекрасные певуньи. И мама в свое время занималась в кружке. Там ей сказали, что с ее голосом надо ехать поступать в консерваторию. И она уже собиралась отправиться поступать, но не случилось. Эту историю мама часто вспоминает. Уже почти накануне отъезда они долго сидели с подружками, и вдруг мама сказала: «Слухайте, девчата, а в чем же я поиду?» Действительно, платья-то красивого у нее и не было. И мама не поехала поступать в консерваторию, а отправилась в Донбасс, зарабатывать деньги. Ее мечта стать певицей так и осталась нереализованной. И поэтому она очень хотела, чтобы сын был хоть как-то связан с музыкой, с театром. Можно сказать, что я ее мечту в какой-то степени осуществил?

Много позже, когда я уже работал в театре у Олега Павловича Табакова, мама приехала ко мне. Я повел ее в театр на спектакли, на «Бумбараша», на «Смертельный номер», на что-то еще. Я знал ее представления о театре: ну вот вышел на сцену в красивом костюмчике, сказал что-то, может быть, спел или сплясал. И вот, я помню, мы с ней шли после какого-то спектакля домой, в общежитие, и мама была очень грустная. Я спросил, что с ней, и она ответила: «Виталик, ты знаешь, я вот только сейчас поняла, какая у тебя тяжелая работа? Я-то думала, что все это так легко и красиво?» И после этого мама стала относиться к моей работе несколько иначе.

 — По всей видимости, вы были домашним ребенком, которого любили и которому ни в чем не отказывали. И каждая разлука с домом давалась вам не слишком легко. Как вам жилось одному в огромной Москве, без родителей, без друзей, без знакомых?

 — Это было действительно тяжело. Я помню, что еще в то время, когда служил, я приехал в Москву, вышел на станции метро «Новослободская» и пришел в ужас от того, какой громадный город Москва. Мне было страшно. Потом я привык. Единственной проблемой для меня на долгое время стала моя речь. Когда я услышал в Москве, как надо на самом деле говорить по-русски, я замолчал месяца на два-три. Когда меня что-нибудь спрашивали, я долго переводил это в голове на русский язык и только потом отвечал. Я все время запоминал, как надо говорить правильно. Получалось это далеко не всегда. Следующим испытанием была учеба у Табакова, который постоянно говорил, что не может меня слушать, и отправлял меня к педагогу по речи Анне Николаевне Петровой. Она возилась со мной все годы, пока я учился.

 — С каким чувством вы сегодня вспоминаете студенческие годы?

 — Сейчас это время вспоминаю с восторгом. У нас был замечательный курс, мы до сих пор общаемся, ходим друг к другу в гости, отмечает дни рождения, свадьбы, рождения детей. Знаю, что такое бывает не слишком часто, поэтому я дорожу нашей старой дружбой. Я человек общительный. И в нашем общежитии москвичи пропадали неделями. У нас было весело, мы помогали друг другу во всем. А потом было столько прекрасных романов?

 — После учебы вы попали в театр к Олегу Павловичу Табакову, своему педагогу. Скажите, театр не разочаровал вас своей суровой реальностью, будничными проблемами и вечными интригами?

 — Нет, нисколько. Для меня приход в театр — это момент величайшего счастья. Это несбыточная мечта, которая вдруг сбылась. Я помню, что на первом или на втором курсе я попал на спектакль студии Табакова «Матросская тишина». Тогда играли Машков и Марин. Когда я увидел спектакль, я был просто потрясен, я понял, что вот ради этого и стоит заниматься театром. Вот это и есть настоящий театр. Я, конечно, даже не мечтал, что Олег Павлович позовет меня к себе. И когда это произошло, я был абсолютно счастлив. Потом я сразу же стал играть, одну роль, другую. Все как-то покатилось и катится до сих пор?

 — В вашей творческой биографии была роль, после исполнения которой вы узнали, что такое успех, или, может быть, просто получили удовлетворение от того, что вы - артист, что у вас есть возможность выходить на сцену и играть?

 — Первая большая роль — это, конечно же, Левка в «Бумбараше». От нее я получил и до сих пор получаю огромное удовольствие. Мне все нравилось, особенно репетиции, атмосфера работы над спектаклем. Я помню свое ужасное состояние на следующий день после премьеры, когда я понял, что не надо идти на репетицию. У меня была депрессия. До сих пор мы с Женей Мироновым сидим рядом в гримерке, когда у нас «Бумбараш». А если ездим на гастроли, то тоже просимся в одну гримерку, настолько сильно живет воспоминание о том счастливом времени, когда мы работали над «Бумбарашем». Я вообще очень люблю репетиции, и мне всегда бывает грустно, когда спектакль готов, работа закончена.

 — Вы очень плотно заняты в репертуаре, играете самые разные роли — главные и не главные, много ездите на гастроли. Скажите, у вас никогда не возникало чувство усталости от актерской профессии?

 — От профессии — нет. А вот от спектаклей — некоторых — иногда устаю. Но так уж получается, что спектакли, от которых устаешь, идут недолго. Видимо, что-то в них не так. Вот «Опасные связи», например. Кому-то спектакль нравился, а кому-то нет. У меня, если я видел его в репертуаре, за два дня до выхода на сцену уже портилось настроение. Для меня он был тяжелым спектаклем — огромные куски сложного текста, странная обстановка, созданная финским режиссером, и т. д. Тяжело было. А вот от комедии «На всякого мудреца довольно простоты», которая идет уже восемь лет, — никакой усталости, одно удовольствие. Люблю «Обыкновенную историю», «Билокси-блюз» в постановке Олега Павловича Табакова, «Психа» и «Старый квартал» режиссера Андрея Житинкина. Усталости от профессии нет. Иногда устаю физически, когда играю по два спектакля в день. Или когда в месяц у меня получается по 28 или 29 спектаклей. Это действительно тяжело просто потому, что не успеваешь отдыхать. Самое странное ощущение — это когда играешь большой тяжелый спектакль, например «Идиот», а после спектакля чувствуешь, что откуда-то берутся силы и ты можешь снова сыграть этот же спектакль с самого начала. Один опытный и взрослый артист мне объяснил, что это бывает только тогда, когда играешь правильно. Случается это не всегда, к сожалению. 

 — Виталий, были в вашей актерской биографии неожиданные назначения на роли?

 — Неожиданными ролями для меня были Городулин в «На всякого мудреца», Мышкин, хотя об этой роли мечтают все актеры, но я не был готов к тому, что ее предложат мне. Наверное, Барон в «На дне», потому что мои представления о персонаже были несколько иными, чем у режиссера в этой постановке. Но вообще неожиданные для меня роли, как правило, и даются мне не слишком легко.

 — Каждый актер знает за собой недостатки, те качества, которые осложняют его жизнь в профессии. У вас они есть?

 — Есть! У меня самое неприятное — это учить текст. Для меня это мучительно. Учу долго, нудно. Запоминаю плохо. Помню, мы репетировали «Психа», а Андрей Житинкин долго сидеть за столом не любит. И вот мы с Сережей Безруковым приходим на репетицию, и он ходит по сцене без текста руках. Уже все знает, а я еле-еле с текстом? Я пока ногами, глазами, руками не почувствую, то ничего не запомню. Я Сереже Безрукову говорю: «Сережа! Как ты это делаешь, научи! Ты что, сидишь дома и зубришь текст?» Он отвечает: «Да нет, просто один раз прочитали на читке, один раз дома, и я уже все запомнил». А я с текстом мучаюсь чуть ли не до самой премьеры. Так что, наверное, поэтому я не слишком переживаю, когда режиссеры сокращают мой текст. Учить меньше? А в остальном процесс работы — это сплошные приятности.

 — Вы производите впечатление человека, настроенного очень оптимистично?

 — Без оптимизма в нашей профессии никак нельзя. Хотя, конечно, иногда впадаю в депрессию, иногда просто устаю. Но оптимизм — двигатель нашей профессии, да и всех других, наверное, тоже.

 — Вам приходилось сталкиваться с негативным отношением к тому, что вы не бизнесмен, не банковский работник, не ученый, а просто артист?

 — Агрессивного неприятия не встречал, но то, что к моей профессии люди относились достаточно прохладно, это бывало. Но после прихода в театр они свое мнение меняли. Так тоже случалось. То ли они в театре до этого не были, то ли ходили на плохие спектакли. Дело в том, что я сам испытываю подобные чувства. Вот когда попадаешь на хороший спектакль, смотришь и думаешь: «Как же здорово играют, как режиссер все интересно придумал!» И домой возвращаешься после хорошего спектакля в приподнятом настроении, думаешь о том, как завтра будешь репетировать в полную силу, талантливо! Хорошие спектакли дают некое ощущение полета. А в другой раз смотришь плохой спектакль и думаешь: «Боже мой! Неужели, когда ты выходишь на сцену, и на тебя вот так же смотрят и думают: скорее бы он ушел со сцены, скорее бы все это безобразие закончилось». Вот это самое ужасное.

 — До конца сезона зрители увидят вас в новых ролях?

 — Сейчас буду репетировать у Деклана Доннеллана роль Кулыгина в «Трех сестрах» Чехова. Предложение для меня неожиданное, но, конечно же, очень интересное. У меня вне театра Табакова проектов нет. Не было интересных предложений. А из новых работ — так случилось, что буду играть одну из главных мужских ролей — Роберта Чилтерна в премьерном и уже вышедшем спектакле «Идеальный муж» Уайльда в постановке Андрея Житинкина. Спектакль любопытный, современный.

 — Вы никогда не думали о том, что было бы с вами, если бы вы не стали актером, если бы не поступили в театральное училище, не попали бы в театр. У вас был какой-то запасной вариант на случай неудачи?

 — В детстве я очень хотел работать в зоопарке. У меня дома был целый зверинец — хомячки, черепашки, даже косуля жила. И в детстве я думал, что, когда вырасту, буду работать в зоопарке, кормить животных, убирать за ними. Потом, когда вырос и стал актером, я как-то не думал о том, кем я мог бы стать. Бизнесменом? Вряд ли. Это очень интересно, но меня через две недели посадили бы в тюрьму. Я бы все дело завалил, потому что ничего в этом не понимаю.

 — Чем занимаетесь в свободное время, если таковое у вас, конечно, есть?

 — Сейчас в свободное от театра время учусь водить машину. Я давно об этом мечтал и даже не подозревал, что это будет доставлять мне столько удовольствия. Наслаждение получаю громадное. Испытываю неизвестные мне доселе ощущения. Еще получаю колоссальное удовольствие от вкусной еды. Я очень люблю готовить. Вот иногда работаешь несколько дней подряд, а потом у тебя вдруг два или три дня выходных. Тогда я утром иду на рынок, покупаю продукты, прихожу домой и начинаю готовить самые разные вкусные вещи. Наготовлю всего, а потом сижу, смотрю телевизор или слушаю музыку и постоянно перекусываю чем-нибудь вкусненьким. Я люблю вкусно есть. Это правда. Еще люблю путешествовать, очень хочу побывать в Италии. Там я никогда не был, но очень боюсь, вдруг она меня разочарует.

 — Виталий, всем известно, что зарплаты в театрах маленькие. Многие актеры снимаются в рекламе и всячески пытаются найти какой-нибудь дополнительный заработок. Насколько сильно финансовый вопрос портит вам жизнь?

 — Да мне как-то хватает. Я помогаю родителям, которые живут на Украине, и себе ни в чем не отказываю. Может быть, это комплекс, но детство у меня было небогатое, меня растила мама, и поэтому я не могу и не люблю экономить. Не умею копить деньги. Если уж гулять так гулять, если уж покупать так покупать. Я не ищу халтуры на стороне или каких-то дополнительных заработков, чтобы сводить концы с концами. Не знаю, но театральной зарплаты мне вполне хватает. Может быть, просто мне немного надо?

 — К сожалению, вас редко можно увидеть в кино или на телеэкране. У вас нет возможности сниматься или есть другие причины?

 — Не складывается. Пока? То предлагают такое, что сразу вызывает отвращение, то я не подхожу по каким-то причинам. Раньше я очень переживал из-за этого, особенно когда был студентом и мотался на пробы. Бежишь, думаешь, что вот оно, близок твой звездный час. Ассистент режиссера расскажет тебе, какой ты замечательный, что только тебя они и искали, что лучше тебя нет, и обещает позвонить. И ты такой радостный все сидишь дома и ждешь заветного звонка. А потом через полгода видишь на экране фильм и думаешь: откуда же тебе так хорошо знаком сюжет? А потом вспоминаешь, что ты сюда пробовался и тебе обещали позвонить? Поначалу я очень болезненно это переживал, а потом привык, перестал обращать внимание. Вот Луи де Фюнес играл, играл в театре до преклонного возраста, а потом вдруг раз — и стал мировой кинозвездой. Пришло его время. Может быть, и мое еще придет.

 — Времена, как известно, не выбирают, и все же вам по душе время, в котором вы живете, или хотелось бы чего-то другого, других отношений, других проблем?

 — Я в другом времени не жил. Мне нравилось и то, в котором мы жили, и то, в котором живем. Наверное, это зависит от человека. Мы ведь так недолго существуем на этой земле, что надо получать от жизни удовольствие. А сидеть и ворчать, что все не так и все плохо — какой смысл? Надо пытаться найти хорошее даже в плохом, найти что-то, что греет душу и сердце.

 — Скажите, ваша мама не хочет переехать в Москву, быть рядом с сыном?

 — Я однажды заикнулся об этом, а потом пожалел. У нее там друзья, огород, домик. А здесь она будет совсем одна. Я ведь постоянно в театре. А ей ведь нужна грядочка, где бы у нее росли цветочки, ягодки. Она сюда не хочет. А когда я приезжаю, то тоже начинаю копаться в огороде, что-то строю вместе со старшим братом, перестраиваю. Так что у мамы я от всего отдыхаю. Домой езжу каждый год. Это святое.

 — Вы себя когда-нибудь чувствовали абсолютно счастливым человеком?

 — Сегодня счастье для меня — это ощущение постоянства. Иногда это ощущение пугает, а иногда — успокаивает. Я как-то не переживаю кризиса среднего возраста, не чувствую его. Наверное потому, что в детстве нам хорошо и мы думаем, что будет еще лучше, поэтому хотим скорее вырасти, повзрослеть. А сейчас взрослеть уже не хочется. Потому что ты не знаешь, не уверен в том, что если тебе сегодня хорошо, то и завтра тоже будет так же хорошо, а то и лучше. Совсем нет, а вдруг хуже? Я пытаюсь ценить сегодняшний день, потому что завтра он может показаться мне самым счастливым. Ведь счастье — это состояние трудноуловимое, которое невозможно оценить в полной мере сейчас, когда оно есть. Может быть, завтра я пойму, что вчера был по-настоящему счастлив.