В театре Табакова очередная премьера — «Отцы и дети» Тургенева. Спектакль, который уже вызвал множество разнообразных откликов, как среди театроведов, так и среди зрителей, стал смелым высказыванием молодого режиссера Константина Богомолова, поставившего в этом театре другой премьерный спектакль «Процесс» по роману Ф. Кафки. Новая постановка, несмотря на классический текст, абсолютно современна, а точнее, сделана вне времени. Здесь в новом качестве представлены лучшие актерские силы театра — Смоляков, Егоров, Сексте. Здесь присутствуют смелые переходы в декорациях и костюмах, обилие музыки — от царского гимна до песен советской эпохи, от Малера до Вертинского, — и цвета (красного, черного и серого), здесь цитируются гениальные фильмы, здесь катаются на коньках и стреляют по головам. Здесь, вместе с тем, говорят о том, что «мы от времени не зависим — время зависит от нас». Разговор с режиссером состоялся сразу же после одной из последних генеральных репетиций. Когда материал готовился к публикации, стало известно, что Константин Богомолов принял приглашение Олега Павловича Табакова войти в штат театра.

 — «Отцы и дети» редко ставятся на сцене. Но каждый человек рано или поздно сталкивается с проблемой отцов и детей. Что это — кризис возраста или неминуемая попытка поставить точки над “i”? Почему Вы обратились к этому роману?

 — Мне кажется, это не кризис, это та ситуация, когда каждый человек, приходя в этот мир, начинает с возрастом обрастать каким-то количеством условностей и обязательств, связей, которые постепенно ограничивают его в свободе высказывания, в свободе мнения, в его радикальности. То, что очень часто называют мудростью, для меня является скорее ограничителем. Молодой человек еще не оброс этими условностями. И его ничего не стесняет. У молодого человека не может быть никакого стеснения. И весь конфликт «отцов и детей» это конфликт этих двух состояний. Другое дело, что для меня тургеневский роман — это не конфликт поколений. Там крестьянин говорит: «Вы - наши отцы, барин, вы - наши отцы!» Это конфликт социальный. Это конфликт между русской аристократией, интеллигенцией, неким классом, элитой — как угодно можно называть, — и реальным положением дел. Социальный конфликт до сих пор стоит очень остро. Страна меньше пары сотен лет как из рабства. И есть миф прекрасной эпохи 19 века. Если б не было революции октябрьской, не было бы этого мифа прекрасной эпохи. Мы бы совсем по-другому смотрели на этих людей, на их жизнь, на их обстоятельства. Мы бы не думали о них, как о прекрасном благородном племени, которое в одночасье вымерло. Мы бы думали о них, как мы думаем о наших современниках, как об обычных людях со своими проблемами, комплексами и т.д. Мне кажется, что настал момент в нашей жизни, когда мы можем сказать: «Не было прекрасной эпохи». Была страна, которая сама создала предпосылки для того, что произошло в 1917 году. И то, что тогда произошло, не катастрофа, а логическое развитие. И это одна страна: и Россия имперская, и Россия советская. И не вижу я разницы в психологии людей 19 века, которая столь же изломана, столь же извращена своим образом жизни как и психология советского человека, жившего в несвободе. Поэтому мне показалось важным поговорить без пафоса, без дешевой социальности на эту тему. Давайте иронично взглянем на этот миф о прекрасной эпохе, о прекрасных белоснежных усадьбах, людях, думающих только о поэзии, о высоком. Давайте по-другому на это взглянем. Конфликт Базарова и отцов, к которым принадлежит и Аркадий Кирсанов, — это конфликт классов, а не конфликт поколений. Один человек, который трезво понимает, что происходит вокруг, и те, что закрываются в какие-то чехлы,- Кирсановы, чтобы сохранять свой комфорт, свой уют. Один англиканствует, другой русофильствует. И все это есть в Тургеневе. Чехов писал: «Какой сатирический роман!». В Тургеневе это все заложено. И это заставило нас взглянуть на то, что написано у него: «Павел Петрович откинул голову, она у него откинулась как у мертвеца. Да по сути он сам был мертвец», «Одинцова заснула холодная на холодных простынях». В школьной программе рецензируют, что Тургенев описывал природу. А ведь у него в «Отцах и детях» природа-то изможденная, лошади тощие, коровы тощие, крестьяне пьют. Уныло все, нет растительности, тоскливо. И об этом пишется. И очень много иронии. Николай Петрович, который женится на дочерях квартирных хозяек. Очень много иронии по отношению к этим баринам. На самом деле много сочувствия по отношению к Базарову. Спектакль о том, что Павел Петрович эмигрирует, Василий Иванович спивается, Базаров помирает от нелепости, потому что нет элементарных средств у уездных врачей, а мещане в виде кухарки Фенечки, Николая Петровича, Катеньки с Аркадием, прекрасно устраивают себя в этой жизни.

 — Спектакль уже вызвал немало самых разных откликов…

 — К сожалению, многие эстетствующие зрители странно устроены. Они полагают, что если публика на спектакле смеется, то это плохо. Это значит, спектакль несерьезный, т.к. на серьезном спектакле смеяться нельзя. И даже нельзя делать так, чтобы публика смеялась. Это очень забавно. Мне кажется, это вопрос образования театрального, потому что к сожалению, человек уже приходит в театр с уже сформированной картинкой, получить какое-то высказывание или подтвердить свое ожидание. Если ты пришел подтвердить ожидания, то зачем вообще ходить в театр? А если пришел пообщаться?

У меня принцип — я не хочу повторяться, я хочу все делать заново. Мне хочется, чтобы зритель, который тебя знает, удивлялся каждый раз. Хотя, конечно, существует определенная стилистика, но все равно мне хочется в каком-то новом обличье представляться. И что-то новое для себя попробовать. Мне кажется, что зрителю это будет интересно. Очень часто зритель ощущает себя идеологом. А тут еще и маленькое пространство в 100 мест, и получается такой закрытый клуб. Это всегда присутствует в таких театрах — закрытый клуб. А очень важно, чтобы этого не было. Чтобы продувалось помещение. .

 — Вы впервые работаете в таком маленьком пространстве?

 — Да. Но здесь разговор о том, что какие-то вещи ты не можешь сделать, потому что нет большой сцены. Ты хочешь что-то сделать режиссерски, а нельзя. Потому что то, что нормально для большой сцены, здесь начинает выпирать просто. Поэтому либо ты вырабатываешь локальную стилистику местного пространства, либо ты пытаешься это пространство расширять. По крайней мере, в «Отцах и детях» благодаря художнику Ларисе Ломакиной удалось пространство сделать очень разным: и таким объемным, и нет ощущения, что это пятачок, в котором разворачивается действие. 

 — «Отцы и дети» наполнены иронией. Насколько важна ирония в современном искусстве?

 — Я считаю, что ирония в современном искусстве основополагающа. Современный театр, зрелище должны балансировать между серьезом и иронией. И все время должны переливаться, мерцать. Потому что прошло время, когда театр был однолинейным. Он не может быть однолинейным. Он должен быть многоуровневым. Театр — это игра. Я с уважением отношусь к Станиславскому, но жить и умирать на сцене не надо. Для меня это великое ханжество — про жизнь и смерть на сцене. На сцене нужно играть.

 — Если сравнивать две постановки — «Процесс» и «Отцы и дети» — в одном сезоне, то есть ли что-то общее между ними?

 — Это разные спектакли. Я так скажу. «Процесс» — это спектакль, а «Отцы и дети» — это высказывание. 

 — Как Вам работается в «Табакерке»?

 — Этот театр не приспособлен к подобной стилистике. Все привыкли к такому понятию, особенно в этом театре, как «русский психологический театр» — с почтением к классикам, с таким серьезом, и к тому, что это актерский театр. Театр должен быть разным. И артисты должны иметь разный опыт исполнительский. У меня на редкость замечательные отношения с артистами этого театра. Очень добрые сложившиеся отношения. В этом театре есть актеры, которых не используют в новом качестве, их привыкли использовать в одном и том же, а разнообразия во всем этом нет. А они ведь очень способны, и у них есть явная тоска по театральности, которой, откровенно говоря, здесь очень не хватает. Театральности даже какой-то вахтанговской отчасти, умения быть ироничными. «Отцы и дети» актерски хорошо распределились. Я могу сказать, что у меня не возникает проблем с актерами. Со всеми, кто пришел ко мне в спектакль — и Смоляков, и Егоров, и Воробьев, — со всеми работалось очень легко и комфортно. Здесь хорошая атмосфера. И с организационной точки зрения проблем нет никаких. Есть, на мой вкус, недостаток этой самой иронии, о которой мы говорим, в самом театре. И мне захотелось с «Отцами и детьми» привнести эту иронию на эту сцену. Как это будет воспринято постоянной публикой этого театра — говорить очень сложно. Они не привыкли к этому. Но если постоянная публика хочет, чтобы этот театр был и развивался, она должно приветствовать разность.

 — Для Вас жизнь — четко продуманный процесс?

 — Нет, я свою жизнь не продумываю, а иду чисто интуитивно.