Олег Табаков не первый год остается одним из главных театральных ньюсмейкеров Москвы и России. Причем лидирующие позиции по ньюсмейкерству он держит сразу на двух фронтах — в МХТ и нежно любимой «Табакерке», которую сам отец-основатель предпочитает именовать «подвалом». О делах Художественного театра — радостных и не очень — Олег Павлович рассказал нашей газете минувшим летом. А теперь заместитель главного редактора «Известий» Елена Ямпольская отправилась к мэтру обсудить текущую «подвальную» жизнь. Что с давно обещанным новым зданием, каковы планы на сезон и действительно ли «Табакерка» собирается ставить нашумевший роман «Околоноля», авторство которого приписывают Владиславу Суркову?

вопрос: В будущем году ваш театр снова собирается отмечать юбилей…

ответ: Да, как говорится, всему приходит свой срок. Теоретически — по ведомству Министерства культуры — «подвал» существует с 1987 года. Однако же на практике это не так. Первый спектакль, поставленный Валерой Фокиным по пьесе Казанцева «С весной я вернусь к тебе», состоялся в октябре 1978-го. А закончила первая студия, то есть те самые дети, ради которых это все и затевалось, в 80-м. Так что хочешь не хочешь, но скоро «подвалу» исполняется 30 лет.

в: Вы хитро празднуете: и 78-й, и 87-й, и 80-й.

о: Поскольку мы празднуем для себя, заметь, никоим образом не предлагая это делать окружающим, а уж тем более власти, то это наше дело.

в: Логично. А ведь тридцать лет — это уже не студия, не союз ровесников. Это нормальный театр, где несколько актерских поколений. 

о: Конечно. Самым старшим ребятам уже пятьдесят. Для мужчины-актера это пора свершений, а для женщины…

в: Переход на роли комических старух?

о: Постмодернизм, так назовем. Если говорить о тех, кто помоложе, они в хорошую пору вошли. Я имею в виду и Безрукова, и Угрюмова, и Егорова, и Шульц. Это, может быть, наиболее счастливый отрезок жизни актера, когда уже многое умеешь и еще много сил. Потому что я вчера, отыграв «Амадея», для себя решил — всё!

в: Что — всё?!

о: До будущего августа играю, а потом оставлю только роли, требующие меньших физических затрат. Но это нормально, ничего страшного здесь нет… Если говорить о совсем молодых, есть неординарные ребята. Я имею в виду Шибанова, Миллера, Фомина, Комашко, Чиповскую — выпускницу Школы-студии МХАТ. .. Все это вместе взятое — в сочетании с тем же Михаилом Хомяковым, Андреем Смоляковым, Ольгой Блок-Миримской, Мариной Зудиной — и составляет театр по моей вере.

в: А какова ваша театральная вера?

о: Жизнь человеческого духа — главное, что есть на сцене, а реализатор всех самых важных режиссерских, авторских и прочих концепций — актер. Вот моя вера.

в: Как обстоят дела со строительством нового здания для «Табакерки» на улице Гиляровского?

о: Последние восемь месяцев строительство стоит. Инвесторы, к сожалению, взяли вынужденную паузу, ибо их взаимоотношения с банком, который давал денежные транши, прервались. И, по всей вероятности, возобновятся только с октября месяца. На данный момент пространство театра в бетоне и кирпиче существует. Дальше проблема начинки. Не скрою, я надеялся, что мы все-таки начнем новый сезон на Гиляровского. А скорее всего, и следующий не начнем. Но - посмотрим. Многое зависит от московских властей. Они делают всё, что могут.

в: Сколько мест будет в зале?

о: Четыреста с небольшим. Это оптимальный, самый на сегодня востребованный и в очень малом количестве наличествующий зал. Зал, в котором актер без всяких метафорических усилений, без многоступенчатой ракеты режиссуры воздействует на зрителей.

в: Первой премьерой нового сезона должны стать «Волки и овцы». Что дальше?

о: Да, начинаем Островским в постановке Кости Богомолова — с очень интересной актрисой Розой Хайруллиной, приглашенной из Самары, в роли Мурзавецкой. Дальше — «Цилиндр» Эдуардо де Филиппо. На первый взгляд неожиданный драматургический материал, но очень современный — по языку и по клубку страстей человеческих. Довели уже людей до ручки, до необходимости выставлять себя на торги. Это будет делать молодой режиссер Олеся Невмержицкая. Затем Набоков, «Событие». Далее гоголевская «Женитьба» в постановке Олега Тополянского. И - работа по роману «Околоноля», опубликованному в приложении к журналу «Русский пионер». «Натан Дубовицкий», как утверждают очевидцы и сплетники, — псевдоним. Но это не отменяет ни авторского таланта, ни боли, которую — подобно интеллигентности — сымитировать нельзя. Судя по тому, что текст с диковинной зоологической злобой встречен целым рядом моих современников, я вижу — о-о-о, парень-то, кажется, попал в боль! Прямо вставил туда палец и поворачивает.

в: А вы можете сформулировать эту боль? Что болит, на ваш взгляд?

о: Болит — так дальше жить нельзя. Гиря до полу дошла. Всё! Или, как моя бабушка говорила, пидошло пид груди. Она украинский акцент имела — в силу происхождения. 

в: «Околоноля» — вещь для постановки трудная…

о: Очень. Монопроизведение, значительная доля текста отдана рефлексии и поискам выхода из безвыходного положения. Это очень осложняет структуру будущего спектакля, но не так часто у меня возникает желание перенести что-то на сцену. Я предложил делать это Кириллу Серебренникову.

в: Потому что его имя упоминается в «Околоноля» и он, видимо, неплохо знаком с автором? Или по какой-то иной причине?

о: Потому что в его последних работах — не буду называть, в какой из его последних работ, как мне кажется, есть очевидный ключ к этому тексту.

в: Конспирология на уровне Дэна Брауна.

о: Могу сказать одно: это не «Трехгрошовая опера».

в: Распределения еще не было? Кто сценограф — непонятно? Когда выпуск — тоже?

о: Нет. Я сделал предложение Кириллу буквально несколько дней назад. Он заинтересованно согласился. А дальше уже будем соображать. Я, видимо, буду продюсером.

в: Это что значит?

о: Продюсер — это соответчик. 

в: Вы намерены финансировать «Околоноля» из какого-то особого кармана?

о: Думаю, я буду финансировать его из кармана театра на улице Чаплыгина и, возможно, еще из какого-нибудь кармана. Может, из своего. Насколько я понимаю, это первое произведение автора. Поэтому наш шаг обязан быть успешным. В свое время я так поступил с совсем другой — коммерческой — пьесой «Сублимация любви». Молодого режиссера Сашу Марина следовало оградить от возможных непредвиденных неприятностей…

в: На афише будет стоять имя Натана Дубовицкого?

о: Да. 

в: А у кого авторские права?

о: Я знаю у кого.

в: И гонорар ему будете платить?

о: А как же? Это неприлично — воспользоваться тем, что автор скрылся за Натаном. Я вообще в такие игры не играю. Как я люблю деньги, так никто их не любит. Поэтому я с уважением отношусь к частной собственности и охраняю ее.

в: Вы хотите сказать, что с автором договоренность достигнута и вам разрешили роман ставить?

о: Именно так.

в: А сами не собираетесь на сцену выходить? Там и роль для вас есть — деревенского дяди Коли…

о: Ты знаешь, посмотрим. «Ничего не пожалею, буйну голову отдам».

в: А с чего так, Олег Павлович? Что вам до такой степени понравилось? Книжка очень талантливая, не спорю, но чем конкретно она вас пробила?

о: Талантом. Я тебе скажу, вот эти страницы — про некрасивую дочь, когда она измазана зубной пастой…

в: У вас обе дочки симпатичные.

о: Да, это точно. Но я сейчас говорю о бесстыдности изложения. О неприкрытости чувств, наготе. Никаких дымовых завес, никаких постмодернистских жеманств. Я просто редко так совпадаю с кем-нибудь по главному болевому ощущению. 

в: В «Табакерке» никогда не планировали поставить что-нибудь из Пелевина? Ведь роман «Околоноля» стилистически в той же манере написан.

о: Пелевин меня до слез не доводит. Я вижу талант, блестящие пассажи, я вижу несомненный, мало кем достижимый уровень притязания, но - не пробивает.

в: Тогда у меня последний вопрос по поводу «Околоноля». Не боитесь, что уже сейчас — по факту оглашения намерений, а уж тем паче после премьеры вас обвинят в ренегатстве, если не в лизоблюдстве?

о: В лизоблюдстве меня хрен кому удастся обвинить. По простой причине — не обслуживаю. Нельзя ничего мне предъявить по этой части.

в: Вот этот спектакль и предъявят.

о: Помилуйте, а что я от этого имею? Владимир Владимирович Путин оказал Художественному театру очень большую помощь — в размере миллиарда восьмидесяти миллионов рублей — на техническое переоснащение. Ни царь Николай, ни царь Владимир, ни цари Иосиф, Никита, Леонид и так далее, включая первого президента России, о Художественном театре не подумали. А теперь это единственная драматическая сцена в Москве, технологическое оснащение которой соответствует уровню текущего века. Так вот, если бы Владимир Владимирович что-нибудь написал, а мы бросились ставить, тогда еще можно было бы говорить о подводных течениях. А тут — нет, ребята, нет. Я независимый человек.

в: «Табакерка» начала издавать собственный журнал — «Театральный подвал». Зачем?

о: Чтобы сбросить лишнюю энергию. Я, конечно, не Лев Николаевич, но тоже не могу молчать, надоело. И время от времени ниже поясницы все-таки буду шлепать.

в: Кого?

о: Людей твоего ремесла.

в: Хорошо, что я из него ушла вовремя. Неужели вы собираетесь воевать с критиками? Не царское это дело.

о: Да шутейно! Это несерьезное занятие. Взгляд и нечто. Репетиловщина: «Об чем бишь…? Обо всем!» На самом деле мне нравятся мои актеры, и я хочу, чтобы существовало издание, которое бы о них рассказывало. Многих твоих коллег, к сожалению, достижения отечественные интересуют мало. А меня мало интересует тот театр, который они сегодня превозносят как передовой. Может, оттого, что в первые три года «подвала» мы посетили Авиньон-Мавиньон, Штудгарт-Мудгарт и всего насмотрелись… В какой-то момент, когда женщина польского происхождения, ударяя мое имя на первый слог, восторженно сказала: «Олег, ты должен быть Театр Европа!», мне хватило мозгов, а может быть, хитрости ответить: «Нет, ну какой мы Театр Европа…». Так и осталось. Мы - Театр Россия. 

в: Олег Павлович, «Табакерка» готовит что-нибудь к юбилею Победы?

о: Готовит МХТ — вероятно, при участии актеров «подвала».

в: Речь идет по-прежнему о поэтическом вечере?

о: Это не столько поэтический вечер, сколько вечер, вызванный моим знакомством с письмами Виктора Петровича Астафьева. Как тебе сказать… Мой отец ушел на фронт 17 июля 41-го, вернулся 16 декабря 45-го. Я до конца жизни буду обязан этому поколению. Я это воспринимаю почти патетически. Ну, патетически у меня не получается, я все-таки комический артист, но это для меня чувственный, любимый мною праздник со слезами на глазах. Вот и всё. И лишний раз сказать об этом тем, кто еще жив, и в память тех, кто ушел… Я не мог пойти на фронт, мне было неполных десять лет в день Победы. Но кровная связь, неутоленная благодарность за всё — за жизнь, за то, что у меня есть дети, за то, что у меня есть внуки… И за то, что народ совершил свой подвиг, аналогов которому нет, а может быть, и не будет. И слава Богу, что не будет. Но вместе с тем это было время, когда человек человеку в самой большой степени был друг, товарищ и брат. Я это помню. И ничего со своей памятью поделать не могу.