Он глядит на меня спокойными льдинками — и я в смущении. Кто сейчас передо мной потягивает свежевыжатый грейпфрутовый сок в модном кафе кинотеатра «Европейский» — венценосный Николай Второй из «Романовых», страдающий Мастер из саги Бортко или злодей-генерал из совсем свежих «Консервов» Егора Кончаловского? Молодежный театр на Фонтанке, новосибирский «Глобус», Александринка, европейские театры — где только не работал он за тридцать лет. На счету артиста — десятки спектаклей, более 30 картин. Надо сказать, в кино его героями были, как правило, люди честные и достойные. Чего не скажешь о его герое в «Консервах».

 — Александр Владимирович, злодея играть труднее, чем героя?

 — Знаете, я бы не относился к этому персонажу как к злодею. Астраханцев, по-моему, просто несчастный человек. Только человек больной на полную голову может заниматься такими страшными вещами. Конечно, это вымысел. Фантазия. И я согласен с Егором Кончаловским, который говорит, что его фильм — чистой воды комикс.

 — А тень Мастера над вами не витала?

 — Нет, слава богу. Есть роли, которые существуют отдельно от артиста. Они обычно случаются раз в жизни. А мне выпало счастье дважды работать над такими ролями. Это Мастер и Николай Второй. Эти работы — отдельная жизненная ситуация, которая серьезно влияет на тебя, приносит очень много нового в судьбу?.

 — Кстати, после «Мастера» в вашей жизни произошли какие-то судьбоносные изменения?

 — Мы работали год над этой картиной. В течение года, естественно, с нами происходили какие-то события, которые могли происходить. А могли и не происходить. Говорить о том, что это влияние книги или роли, или каких-то других сил, я не могу. Потому что просто не могу знать, что было бы, если бы я не снимался.
Были, конечно, и какие-то трагические ситуации, но было и много хорошего. Поэтому могу сказать лишь одно: второй раз я не стал бы принимать предложения сниматься в этой роли. Потому что это очень непростая вещь, которая вытягивает из тебя все. И потом очень долго приходишь в себя после таких ролей. А тогда мне очень помогло то, что параллельно я как режиссер выпускал «Нору» в Александринском театре. Ничто так не лечит, как работа.

 — Кем представляли себя, читая роман Булгакова?

 — Я вообще никогда не думал, что буду сниматься в этой картине. Даже не мечтал. Это очень загадочное произведение. И Бортко — смелый человек, что взялся это делать. Потому что практически невозможно поднять такой роман. Он сделал.
Все остальное сказал зритель — рейтингами. Хотя есть вещи, которые, возможно, и не надо делать. Они существуют сами по себе. Они есть — и слава богу, что они есть. Ты можешь достать книжку с полки и прочитать? Я думаю, что это один из таких романов?

 — Вы упомянули еще одну важную для себя роль — Николая Второго в картине Глеба Панфилова «Романовы. Венценосная семья»…

 — Я безумно счастлив, что работал с Глебом Панфиловым. Помимо того, что это выдающийся режиссер, сильная, яркая индивидуальность, личность, которая сказала свое слово в кинематографе, это человек, которому я верю безгранично. Когда он говорил — вот так, то это было именно так.
А еще я Глебу Анатольевичу благодарен за то, что он дал мне возможность поверить в себя как актера. Ведь когда-то я решил больше не сниматься в кино. Не потому, что боялся. Просто мне казалось, что мне там нечего больше сказать. Ведь наша профессия — актерская, режиссерская — это диалог с миром и с самим собой. Работа с Панфиловым на меня очень повлияла.

 — Вы сказали, что поставили в Александринке «Нору». Мы знаем, что Фокин пригласил вас туда главным режиссером. А потом вы ушли. Почему?

 — Все очень просто. После того как я три года отработал в Новосибирском театре «Глобус» главным режиссером, Валерий Владимирович Фокин пригласил меня в Александринский театр главным режиссером.
Мы подписали контракт на два года. Фокин как худрук поставил передо мной определенные задачи. Они были выполнены в течение двух лет. И затем мы расторгли контракт. Это очень простая, абсолютно нормальная рабочая ситуация. 

 — А что вы там поставили?

 — Я сделал спектакль «Ангажемент», соединив две пьесы — чеховскую «Чайку» и современную пьесу Юрия Князева. Выпустил «Нору», которая успешно идет до сегодняшнего дня, чему я очень рад.

 — Вы работали в «Глобусе». Что дал вам новосибирский опыт?

 — Очень многое. У каждого человека наступает момент творческой проверки, когда надо делать следующий шаг. И я сделал его, уехав главным режиссером в очень хороший театр в Сибири. Я получил возможность понять себя как руководителя театра. Это была непростая история, поскольку я пришел в театр, созданный не мной. Приходилось довольно быстро ориентироваться на месте. Но у нас сложились очень хорошие отношения и с труппой, и с директором. Я отработал три года, поставил там девять спектаклей. Это не считая работы за рубежом?

 — Там ставили оперы?

 — Нет. В Германии проводил творческие семинары. В Цюрихе был большой проект — «Преступление и наказание». В Австрии — «Игроки» Гоголя. В Польше — «Дядя Ваня». В Финляндии — «Полоумный Журден».

 — Работали на языке страны?

 — Конечно. Для нас это был колоссальный опыт. Ведь в 90-х годах, когда я начинал, у нас не было еще понятий «менеджмент», «продюсер». Очень жесткая западная структура мне сильно помогла самому структурироваться и самому понять какие-то вещи в профессии. В общем, там я овладел всем тем, чем я не мог бы овладеть здесь. И это, как и с «Глобусом», был колоссальный опыт, который помог затем мне и в Александринском театре. Ничто не пропадает просто так, все остается.

 — А что вы сейчас делаете?

 — В кинокомпании «Пирамида» закончил монтаж картины под рабочим названием «Сорок». Это современная детективная история, крутой экшен. Весь прошлый год был посвящен этому проекту.

 — И сами там сыграли?

 — Да. Но не потому, что это моя картина. А вынужденно — заменил актера. Сроки съемок у нас переносились, и он не смог. И тогда я вошел в кадр.
А еще вместе с Ваней Ургантом и Катей Гусевой я снялся у Константина Худякова в картине «Он, она и я». Это непростая история человека, умирающего в больнице. А Худяков — замечательный режиссер психологического жанра, умеет работать с актерами. У него всегда на площадке творческая атмосфера. Я и раньше снимался у него — в картине «Иванцов, Петров, Сидоров» вместе с Леней Филатовым и Михаилом Глузским. Замечательная картина, одна из лучших конца 70-х годов на производственную тему. Еще я снялся в сериале «Свой-чужой» как актер?

 — А я только что хотела спросить, почему мы вас не видим в телесериалах?

 — У меня к ним отношение очень спокойное. Хотя есть сериалы-события — например, «Идиот» Бортко. Я не говорю о «Бригаде» Сидорова — это тоже событие своего рода.
Вообще сериалы — это замечательно. Они дали возможность актеру чувствовать себя человеком. У него появилось уважение к самому себе. Он стал зарабатывать деньги, чтото приносить в дом. Пусть будут сериалы. Пусть их будет много. Но пусть они будут качественные. Вот и все. Как «Свой-чужой». Там я работал с удовольствием. Тем более, очень интересная тема, острая психологическая ситуация. 

 — А как вы реагируете, когда вас зовут сняться в рекламу?

 — Да никак. Просто отказываюсь.

 — Антрепризой не брезгуете?

 — Меня звали. Но прошлый год был такой кинематографически плотный. Я только что закончил монтировать картину? И у меня сейчас появилась возможность работать в театре у Табакова. Олег Павлович предложил мне как режиссеру поставить у него в Табакерке очень интересную пьесу. Я, кстати, уже работал у него в МХТ — там до сих пор идет «Обломов», который я делал три года назад.
А в Табакерке он предложил мне работу по «Бедным людям». Валерий Семеновский написал абсолютно оригинальную пьесу — «Ловелас». Я уже приступил к работе, начались репетиции с актерами.

 — Так что все-таки вам ближе — режиссура или игра?

 — У меня был период жизни, когда я думал что мое — только режиссура. Но Глеб Анатольевич (Панфилов. — Н. Б. ) это мое представление перевернул. Долгое время после «Романовых» я не снимался. Но потом Кирилл Серебренников позвал меня в очень хорошее кино по Чехову по «Палате № 6». Называлось оно «Рагин». Я там сыграл одну из ролей.
Потом были еще предложения — но я опять не снимался. И появился «Мастер», пошли еще картины? Сейчас я рассматриваю все предложения? Вопрос просто во времени и теме.

 — Родители ваши тоже из артистов?

 — Нет, они обычные трудяги. Может, папа только был ближе к кино — как декоратор-постановщик на «Ленфильме», потом на «Леннаучфильме». Он мне это привил. Надо уважать труд — это самое главное.

 — Дети пошли в вас?

 — Старшая дочь от первого брака Маша окончила театральный институт. Но, к сожалению, не пошла в актрисы, сидела с внучкой Лизой. Сейчас у меня растет младшая дочь Ксения. Ей три года и три месяца. Она замечательная, чудная, я своих девочек очень люблю и грущу по ним. Потому что часто приходится уезжать.

 — Александр Владимирович, вы питерец по рождению, но работаете зачастую в Москве? Не хотели бы остаться жить в столице?

 — Сейчас очень сильно поменялась жизненная ситуация. Человек живет там, где он работает. И эта как бы западная тенденция мне нравится. Мне нравится, что я работаю в Москве, а живу в Петербурге. Питер такой сложный город. Человек его либо любит, либо нет. Жить там непросто. Но я его очень люблю — и не только потому, что я там родился. А потому, что он мне очень много дал. Там мои друзья, мои родители? Там мои корни. Только вот разрываюсь между работой и семьей.

 — А что в Москве нравится?

 — Люди. У меня в Москве очень много знакомых, которых я люблю, с которыми мне хорошо. И потом, мне очень нравится ритм. Я не очень спокойный человек, не могу сидеть долго на месте. В Москве надо быстро принимать решения, быстро реагировать. Мне это нравится. Я считаю, что это правильно. Другое дело, что ты должен вовремя остановиться и посмотреть на себя с полета комара — а то ли ты делаешь? Вот и все. Но я думаю, что обладаю такой способностью.

 — Вы так строги к себе?

 — Да, к себе отношусь строго. В работе, во всяком случае.