Арт-Партнер Синема

Звезда по имени Дуся

Впрочем, назвать Евдокию Германову звездой как-то язык не поворачивается. Звезды — они другие: раз взлетев на небосклон, в дальнейшем вырабатывают стратегию успеха, дабы не упасть. У Германовой никакой стратегии нет — одна интуиция, да и падала она не раз. Дусей ее величают с легкой руки Олега Табакова, а юная Евдокия именовала себя красиво — Диной. Нельзя сказать, что Табаков ее создал. Нет, он сделал другое: распахнул перед Дусей дверь в заветный актерский мир, впустил ее туда на законных основаниях. Даром что Германова в кино снималась с детства и никем, кроме как актрисой, быть не хотела и не умела. В этот мир ее не принимали — сначала в хореографическое училище, затем в ансамбль Локтева, а затем еще пять раз в театральные вузы. Ровно столько она проваливалась на вступительных экзаменах, и даже вольнослушательницей на птичьих правах ей стать не разрешили. Но «глаз» Табакова — это уже легенда. Он и взял Германову дважды к себе — в ГИТИС на свой курс, а затем и в молодую «Табакерку».

Из последней, впрочем, она однажды была изгнана, уволена по «прогульной» статье. Самим же Табаковым, кстати. Причина прогула, правда, была уважительной, актриса работала в США и не успевала вернуться к своему репертуарному спектаклю, который Табаков отменять не захотел. Для него приоритеты «родного дома» были очевидны, и подобных вещей он никогда и никому не прощал. Дуся этот поступок руководителя театра и учителя сочла не местью, но наказанием, которое несла достойно. Даже рванулась было в бизнес, предполагая открыть свой косметический салон. Причем со своим «бизнес-предложением» пришла к Табакову же, чтобы позволил разместить салон в помещении Школы-студии МХАТа. Но этот проект не задался, а вот в «Табакерку» Германову два года спустя приняли вновь.

Являясь, как принято говорить, ее ведущей актрисой, Дуся никогда не могла похвастаться обилием ролей. Более того, у нее их всегда было мало. Но вот парадоксальным образом она от этого не страдала. Конвейер, станок — страстно ненавидимые актрисой вещи. Она не боится отказываться от ролей или выходить из почти или полностью готового спектакля. Может уйти от режиссера, если он покажется ей недостаточной Личностью или весьма ущербным в человеческом плане. Вот такой максимализм. Но иначе, считает Германова, нельзя, ведь и актер, и режиссер транслируют зрителям со сцены не только пьесу, но и самих себя. А тут уж надо соответствовать.

Да и к тому же всяческая рациональность — тоже не сильная сторона Германовой. Она не умеет работать по общепринятым канонам и стандартам. И признается, что не слишком понимает даже великого Станиславского. Зато ценит Михаила Чехова с его интуитивными прозрениями. Сама же считает, что может воздействовать на публику не внешними приемами и не психологическими нюансами, а на каком-то «молекулярном» уровне. Хотя актерской психологией она владеет блистательно, но не менее блистательно синтезирует ее с яркой, гротескной формой. Не зря же ее часто называют клоунессой, Чаплином в юбке. Германовой же ближе Эдит Пиаф. Не сотворившая себе кумиров, она все же повесила у себя дома один-единственный актерский портрет — «парижского воробушка».

Она умеет играть человеческие странности, то, что выбивается из общего ряда. То, что сыграть нельзя. Так, в спектакле Миндаугаса Карбаускиса «Когда я умирала» по Фолкнеру она перемешивает вымысел и реальность так, что их границы теряются. Умирающая Адди прислушивается к звукам за окном, где сын делает для нее гроб, и одобрительно кивает. Она покорно выпрямляется, когда сын приходит снимать мерки, прислоняя мать к скамье. Она молчаливо-иронична в роли наблюдателя собственного ухода, заинтересованного и равнодушного одновременно. Она никуда не исчезает и после смерти, только перестает быть видимой для окружающих. Адди с маленькой белоснежной подушечкой, пришитой к чепчику, по-прежнему рядом — раскачивается в шаткой повозке, тенью проходит между живыми, сдувая пылинки с рукава мужа, вытирая слезы плачущего сына. Умершая Адди только теперь может говорить — саркастично, умно: о нелепостях жизни, грехах и несбывшихся надеждах. Такая вот покойница-бунтарка, небытием своим провоцирующая очередные раздоры между близкими.

Зато если ей впрямую предлагают роль эдакой клоунессы, это не всегда приводит к выдающимся результатам. Как случилось в мхатовском спектакле «Вишневый сад» Адольфа Шапиро, где ей досталась роль фокусницы Шарлотты. Правда, там и публика большей частью следила за томной грацией Ренаты Литвиновой — Раневской. Но чуть позже, в «Процессе» Кафки режиссера Константина Богомолова Германова продемонстрировала виртуозное комедиантство, гротескную масочность в брехтовском ключе, на мгновение обратившись даже в призрак Гитлера.

Несколько лет назад Дуся усыновила мальчика Колю. Признавалась, что сын научил ее многому, но более всего — терпению. Сегодня она пробует свои силы в проекте Театра клоунады под руководством Терезы Дуровой «Звезда читает сказку». Она, кстати, стала первой из этих звезд, с андерсеновским «Стойким оловянным солдатиком». И вновь училась — понимать детскую психологию, ловить непосредственные реакции и мгновенно откликаться на них, «будить спящих» и утихомиривать особо темпераментных.

Но, кажется, столь солидный возраст, юбилейного уже оттенка, так и не позволил Дусе по-настоящему повзрослеть, все понять, со всем смириться. Она продолжает искать и бунтовать, влюбляться и расставаться, отдавая все найденное сыну и зрителям, на том самом молекулярном уровне.

Ольга Смирнова, Культура, 12.11.2009