Замечательный актер театра имени Вахтангова, народный артист России, ректор Щукинского училища Евгений Владимирович Князев приобрел поистине всенародную славу после сериала «Вольф Мессинг, смотрящий сквозь время».
Думаю, для тысяч людей после демонстрации этой многосерийной саги фамилии Князев и Мессинг стали неразрывны.
А во время недавних гастролей в Саратове театра имени Е. Вахтангова Евгений Князев предстал перед саратовцами в роли Арбенина в лермонтовском «Маскараде».
 — Евгений Владимирович, а сами вы верите в знаки судьбы?
 — Конечно. Они щедро рассыпаны по жизни. Я, кстати, взял за правило: если какая-либо встреча не происходит или куда-то, в силу обстоятельств, не могу попасть, лучше не спешить. Значит, не надо открывать эту дверь, и судьба от чего-то оберегает. У Коэльо об этом немало написано: стучишься в двери — не открывают, стучишься в другие двери, не открывают — значит, не твои они и следует искать свое.
 — Театр как собственное призвание рано осознали?
 — В детстве, и я не знаю, откуда это пришло. Я родом из-под Тулы, родители абсолютно не пересекающиеся с театром люди. Нас в семье было четверо детей, так что родителям приходилось нелегко поднимать всех нас, кормить, обучать. Но я безмерно благодарен и маме, и отцу, что они поняли меня, когда я сказал им, что буду учиться на актерском факультете. Я ведь сначала поступил в технический вуз. Несколько курсов отучился, потом ушел. Не мое это. И отец не воспрепятствовал моему стремлению снова получать образование — теперь уже актерское. Родители всегда чем могли помогали. Конечно, и я старался как можно раньше начать зарабатывать. Во времена студенчества, помню, мы с моим другом Женей Дворжецким подрабатывали и гардеробщиками, и уборщиками. Нам это было не зазорно. Хотелось обрести хоть какую-то финансовую независимость.
 — От чего вы испытываете в жизни восторг, быть может, даже белую зависть?
 — От высокого интеллекта, если ощущаю его в своем собеседнике. От всех видов масштабных, объемных знаний. Процесс постижения мира бесконечен. Чем больше накапливаешь разнообразной информации, тем отчетливее осознаешь — ты только в самом начале пути.
Любая творческая профессия предполагает мировоззрение, личностный взгляд на мир, на искусство. Знаменитый режиссер Питер Штайн замечательно сказал, что сначала он приобрел — в том числе и путем нескольких образований — мировоззрение и только потом стал режиссером.
 — Вы производите впечатление скорее одиночки, чем компанейского человека.
 — Это так. Знаете, мне повезло с семьей. Меня окружают чувствительные и деликатные люди. У нас в доме бережно охраняется отдельное пространство каждой души. И жена, и дочери могут подойти, коснуться руки, нежно прильнуть и при этом не спросить ни о чем. Самое главное ведь не в словах, а в ощущениях, эмоциях.
Что касается некоторой моей отдельности, то я даже в юности любил ходить один. Чтобы добраться до школы, там, где я жил, надо было спуститься в овраг, потом подняться. Очень красивая местность. Ощущение чего-то очень чистого и ясного. Солнце. Блики от деревьев. Ароматы свежести. Все это до сих пор — во мне.
 — Тульская область, где вы жили, это яснополянские, толстовские места. Льва Николаевича перечитываете?
 — И Льва Николаевича, и о нем. Недавно прочитал книгу, которую порекомендовал бы всем, ценящим литературу, — «Лев Толстой. Бегство из рая». Глубокое, умное и неординарное исследование о писателе.
 — Давайте поговорим о значимости дружбы. О том, из чего складывается это понятие лично для вас.
 — У меня неоднократно случались на трассах приключения, связанные с машиной. Застрянешь где-нибудь посреди ночи, радости, как сами понимаете, мало. Раскроешь записную книжку и понимаешь: а людей-то, которым можно позвонить в это время, не очень много. Один-два…
Дворжецкий гонял на машине отчаянно, из-за чего, собственно, и погиб. Но вот что потрясающе. Когда мы ехали вместе, Евгений всегда уносился вперед, и я даже предположить не мог, что он за мной приглядывает. А он, оказывается, оторвется от меня на приличный километраж, потом встанет и ждет меня. Едва увидит, как я вдалеке на трассе появился, — снова уносится вперед.
И вот как-то раз я встал (уже не помню, по какой причине) на трассе Минск — Москва. А у меня через несколько часов спектакль. Уже машину собирался бросать и добираться на попутных. Вдруг смотрю — откуда ни возьмись Женька появился. Он меня, значит, не дождался и поехал смотреть, что со мной сделалось.
 — Вот вам и формула дружбы — взгляд, обращенный в сторону того, кто дорог…
 — Да, взгляд. Потеряв Евгения, я потерял очень много.
 — Что такое, по-вашему, красота?
 — Выхожу на балкон: туман, мерцание, красота. Или женщина кормит грудью младенца. Умиротворение. Материнство. Мать с младенцем заворожат и самое черствое сердце. Вообще красота есть, видимо, совпадение твоих внутренних ощущений с тем, что происходит перед твоим взглядом. Совпадение внутреннего с внешним. 
 — Полагаю, это уже гармония — высшая форма красоты. Скажите, Евгений Владимирович, а то, что называют дежавю, ощущение уже увиденного ранее, уже пережитого, вас когда-нибудь посещало?
 — Когда я прохожу или проезжаю мимо Гоголевского бульвара в Москве, меня не оставляет стойкое ощущение, что с этим местом связана моя судьба. Моя какая-то личная история. Давняя и живущая в глубинах памяти. Это очень сильно и при этом логически никак не объяснимо.
 — Вы пересекались когда-нибудь с настоящими магами или целителями?
 — Одна из наших дочек родилась левшой, и когда мы начали ее пере?учивать, она плохо поддавалась этому, но при этом начала заикаться. Врачи не могли ничего сделать. Нам дали адрес одной бабушки. Мы побывали у нее лишь единожды, но когда вышли от нее, моя маленькая дочурка вместо «м-м-мама» чисто и ясно произнесла «мама». И никакого заикания больше не было никогда. Чем не чудо?
 — А у профессионального гадателя вы согласились бы узнать всю свою жизнь?
 — Нет. Мне кажется, человеку не нужно знать его будущее. Мой герой Вольф Мессинг обладал трагическим даром.
 — С кем из ушедших в небытие великих личностей вы хотели бы пообщаться, если бы вам предоставили такой фантастический шанс?
 — С академиком Сахаровым. Полагаю, этот высокий ум, крупнейший ученый, боровшийся за демократию, меньше всего хотел бы увидеть то, что мы имеем ныне. Что ею называется или прикрывается.
 — Чего вы стараетесь не делать никогда?
 — Не говорить и даже не думать плохо о других людях. Верю в закон бумеранга. Что мы посылаем в этот мир, что мы транслируем ему, то и получаем взамен. Ничто не проходит бесследно.
 — Судьба ставила вас когда-то на грань жизни и смерти?
 — Я вам без подробностей, только самое главное скажу. Ко мне в палату, где я провел с десяток дней, зашел врач и сказал: поздравляю, вы не наш пациент. Эта фраза подарила мне второе рождение. Потому что я был готов к совсем другим словам. Видимо, эта остановка на жизненном пути была мне нужна, чтобы что-то переосмыслить, понять. У разных людей, в разное время бывают такие остановки, драматические паузы. Мы несемся по жизни, забывая подчас о самом главном.
 — Вы ректор легендарного для многих поколений актеров Щукинского училища. Как по-вашему, какой временной отрезок создает подлинного актера?
 — Не менее десяти лет. Когда сам заканчивал училище, мои педагоги пожелали мне, чтобы у меня хватило дыхания стать актером. Тогда, в юности, эта фраза показалась мне не вполне понятной. Даже таинственной. А сейчас я понимаю, что стоит за этим сохранением дыхания. Актер должен наработать органику, психофизику, потенциал, вхождение в образ. При опыте даже голос по-другому начинает звучать, дикция раскрывается, пластика. Очень мало кто из даже талантливейших актеров приобретал славу еще в студенчестве. Пожалуй, на моей памяти только Василий Семенович Лановой, будучи всего лишь на третьем курсе, сыграл Павку Корчагина. Но при этом слава, обрушившаяся на него, не освободила его от учебы, от жесткого, требовательного отношения к нему его педагогов, коллег. Тех самых великих театральных стариков, корифеев.
Мы живем ныне в сверхбыстром ритме. Почти все стараемся стремительно что-то понять, заработать много денег, одним словом, преуспеть. Сегодняшние студенты театральных вузов в подавляющем большинстве хотят сразу же главных ролей, славы, популярности…
 — Были ли роли, от которых вы отказывались в силу того, что они вам решительно неприятны?
 — Представьте, и такое однажды случилось. Пьеса Теннесси Уильямса «Ночь игуаны». Мой персонаж оказался очень неприятным мне человеком и забирал у меня столько сил, что я уходил после этого спектакля почти… душевно ограбленным. При этом поддержки зала я тоже не чувствовал, и получалось, что это была отдача без обратной подпитки. И я отказался от роли. А через какое-то время спектакль и вовсе ушел из репертуара театра.
 — Есть что-то, что вы очень хотели бы приобрести, заполучить в этом мире?
 — Нет! Я каждый день говорю: спасибо тебе, Господи, за то, что у меня есть, и еще большее спасибо за то, чего у меня нет. Я верю, что если человек приобретает какой-то дар, благо, то он за это расплачивается чем-то. Мы за все в жизни платим. Просто каждый по-своему. Для меня никогда не было сверх?целью стать модным, раскрученным, телевизионно-узнаваемым. Никогда не жаждал славы, какого-то невиданного успеха. Я счастлив тем, что я актер. Что мне дано играть. Что я освоил это ремесло.
 — Так профессия актера это, по-вашему, все же ремесло, а не искусство?
 — Блестки и озарения искусства извлекаются из каждодневного ремесла. Из сложности и многогранности нашей профессии. Она ведь, повторюсь, очень трагична, наша актерская судьба. Помню, у нас в театре шли последние репетиции, когда мне позвонила сестра и сообщила горестно-непоправимое: умерла мама. И я стоял с трубкой в руках и думал о том, сказать мне или не сказать коллегам о том, что я только что потерял мать.
Спектакль должен выйти несмотря ни на что. Зритель не должен стать заложником наших проблем, несчастий… Так мы тогда тот спектакль и сдавали, и играли…Я репетировал и прощался с матерью. Одно оказалось неотрывным от другого.
 — Страшно. В такие минуты понимаешь, что театр есть не храм и не кафедра, это что-то иное.
 — Театр — это все вместе. Храм. Кафедра. Судилище. Место, где проходит твоя жизнь. Пространство, которое тебя делает счастливейшим из смертных.
 — Евгений Владимирович, знаете, какой вопрос меня занимает: может ли такой корифей театральной сцены, как вы, бояться сцены? Писатели ведь иногда опасаются истратить свой дар. Нет ли такой творческой фобии у актеров?
 — Лично у меня нет страха… как бы это сказать?.. изыграться. В конце концов, я даже у Петра Наумовича Фоменко играл в «Без вины виноватых» — спектакле, признанном строжайшими критиками не просто достойным и профессиональным, но едва ли не каноническим для современного театра. Однако перед каждой премьерой все равно испытываю стресс. Это ведь каждый раз — огромное испытание. Я ведь все тот же, только, увы, старею (улыбается очаровательной мессинговской улыбкой, которую он подарил своему герою. — С. М. ), а роли меняются. Роли требуют меня разного. И в каждую новую надлежит вносить новые краски, блики. Каждая пьеса взывает к новой палитре чувств.
Когда падает занавес, когда отзвучат аплодисменты, остаешься один. Наедине со своими мыслями. Сомнениями. Стрессами. И вы знаете, я безмерно благодарен людям, которые в наш скоростной век присылают мне трогательные письма в конвертах, написанные от руки. Благодарен двум москвичам, абсолютно БЕСКОРЫСТНО разработавшим и запустившим мой личный сайт. Они сказали мне, что это очень важно, чтобы люди могли обмениваться мнениями о спектаклях, имели возможность оставить свое впечатление, свою зрительскую рецензию на странице.
 — У вас есть любимая притча?
 — У одного человека пропал конь. Как ты несчастлив, сказали ему односельчане. Подождите, возможно, это не так, отозвался этот человек. Через несколько дней конь пришел назад и привел с собой целый табун лошадей. Как ты счастлив, изумились люди. Подождите, возможно, это не так, возразил мудрец. И сын этого человека упал и сломал себе ногу, объезжая бесчисленных коней. Какой ты несчастливец, посочувствовали люди. Погодите, возможно, это не так, отреагировал человек. Началась война, и сына этого человека не взяли на фронт, потому что его ноги были в гипсе. Ты счастливчик, констатировали соседи. Подождите, возможно, это не так… И далее вы можете предположить что хотите.
 — История бесконечна.
 — Как бесконечна жизнь.