Потом он перерос (и в художественном, и в физическом смысле) ширму кукольного театра высотой в метр семьдесят — в нем разглядели драматического артиста, и с карьерой кукольника он распрощался, кажется, навсегда. Но вот снова довелось поиграть в куклы и дать куклам поиграть с собой: Александр Марин поставил свою версию одного из лучших «ночных рассказов» Гофмана — «Песочного человека» с Виталием Егоровым в главной роли студента Натана, чье болезненное сознание провоцирует злой рок и чья возлюбленная — чудо абсолютной красоты — оказывается автоматом. Жанр остроумно определен как «триллер эпохи Просвещения».

Маринская инсценировка весьма оригинальна по сравнению с первоисточником: фабула переделана основательно. К тому же процесс перевода новеллы на язык драмтеатра вызвал у него массу ассоциаций-подпорок. Булгаковские телеграммы от покойника, приглашающего к себе на похороны. Музей восковых фигур. Этика клонирования (такое слово в спектакле не звучит, а проблема явно поставлена). Эстетические споры между реализмом, копирующим действительность до зеркального отражения, и авангардом, претендующим на то, чтобы выразить суть явлений с помощью геометрических фигур. И это все — в добавление непосредственно к гофмановским властным кошмарам, изысканным и неотвратимым (что в советском литературоведении было принято называть острой сатирой на бюргерское общество).

Любые эксперименты с текстом оправданны, если результат конгениален первоисточнику, чего в данном случае, увы, не наблюдается. Будто любопытный ребенок разломал старинную игрушку с заводом, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Затем собрал ее снова по наитию, здесь подпилил, там повесил отсебятинки, крутанул завод до упора. В общем, «игрушка»-то, конечно, задвигалась, даже с бешеной скоростью. Но свою изысканную стройность, графическое изящество слога и гофмановское поступательное нагнетание томительного ужаса она утратила, превратившись в слегка суетливую страшилку.

Однако слава актерского театра осталась непоколебимой. На Виталия Егорова Александр Марин ставит уже второй — вслед за «Идиотом» — спектакль и уж тут-то точно не проигрывает. Положенные по роли мотивы разрушающегося сознания и страстного любовника Виталий Егоров отыгрывает легко. Однако тема, к которой он совершенно мастерски возвращается от спектакля к спектаклю, будь то «Смертельный номер», «Идиот» или «Песочный человек», сложнее и тоньше общеактерского мейнстрима. Тема эта — тоска по абсолютной красоте, не расчерченной (расчлененной) живописцами на квадраты, не объясненной философами, не принадлежащей никому. Его герой, зомбированный идеальной, искусственно выращенной красотой, гибнет сам. И, став механической куклой, затягивает в свой кукольный автоматический рай невесту, ставшую было женой другого. Хоть «букве» Гофмана такая развязка в корне противоречит, но «духу» наконец-то под занавес отвечает.