Виталий Егоров ? один из ведущих актеров Театра-студии под руководством Олега Табакова. Его роли разноплановы: князь Мышкин в ?Идиоте?, барон в ?На дне?, белый клоун в ?Смертельном номере?, пациент в ?Психе?, художник в ?Старом квартале?. Он удивительно работоспособен, в месяц играет не менее двадцати спектаклей. К своим успехам относится спокойно и, как любой артист, сетует, что главная роль не сыграна. Казалось бы, лето — время отпусков. Но только не для Егорова. Наша встреча с Виталием несколько раз переносилась. У него сейчас горячая пора — допоздна репетирует роль Нехлюдова в спектакле «Воскресение. Супер», который ставит питерский режиссер Юрий Бутусов. Предпремьерные показы пройдут 19, 20, 21 июля, а официальная премьера назначена на 9 сентября.
 — Пьесу написали братья Пресняковы. А от Толстого что-то осталось?
 — Меня очень раздражает, когда бесцеремонно переписывают классику. Зачем брать Чехова, оставлять название, а смысл переворачивать? Не проще ли написать собственное произведение и сказать в нем все, что желаешь? Отрадно, что в «Воскресении. Супер» никаких кардинальных изменений сюжет не претерпел. Возможно, смещены некоторые акценты, но это то, что называют своим прочтением.
 — Братья Пресняковы в своих пьесах всегда касаются животрепещущих тем. Привнесены ли в «Воскресение. Супер» современные реалии?
 — Пресняковы пишут только оригинальные истории. Думаю, они взяли роман «Воскресение» именно потому, что там много вещей, которые по-прежнему волнуют людей. Этот материал и сегодня интересен.
 — Роман Толстого держится на христианских мотивах. Присутствуют ли они в пьесе?
 — Да, это очень важный момент романа, и он отражен в пьесе. Думаю, у каждого зрителя будет свое прочтение этой темы.
 — Пресняковы присутствуют на репетициях?
 — Да, они приходят, тихонько сидят на репетициях. Потом с Юрием Николаевичем Бутусовым все обговаривают. Хорошо работать с живыми авторами, их всегда можно попросить что-то дописать или переписать.
 — Вы можете сказать им, что, например, то или иное место в пьесе вам не нравится?
 — Мы можем обсудить это с режиссером, а он потом обратит внимание авторов.
 — Как складывается ваша работа с режиссером?
 — Я счастлив, что мне довелось работать с таким режиссером. Бутусов точно знает, чего он хочет, и знает, что он делает. Сегодня такие люди — редкость. Он очень энергичный человек. Молодым режиссерам следовало бы ходить на его репетиции и смотреть, как он работает. Иногда, конечно, бывают ужасные, мучительные моменты, когда тебе кажется, что ты ничего не можешь. И вдруг он вытаскивает из тебя что-то такое, о чем ты даже не подозревал. Бутусов — режиссер суровый. И это замечательно. В последнее время доводилось работать с более мягкими режиссерами. Актеры имеют склонность становиться толстыми, ленивыми и скучными, но у него это не проходит. Он заставляет тебя вспомнить о таких вещах, которые казались давно забытыми. Он сам замечательный артист, и когда что-то показывает, понимаешь, что ты так никогда не повторишь. Много и подробно объясняет, а также приветствует наши предложения. 
 — Каким вы видите своего героя?
 — Пока образ не сложился окончательно, он еще разбит на составные части. Пытаюсь вникнуть в логику его поступков, иногда кажется: вот, нашел, а через некоторое время понимаю: нет, не то. И начинаю все сначала. Мне иногда кажется, что таких людей, которые, как сказано у Толстого, хотят почистить душу, много среди нас. А иногда думаю наоборот: таких людей не существует. Все зависит от того, что доставать на поверхность.
 — Какая черта в Нехлюдове является для вас определяющей?
 — В нем много всего намешано: он эгоист. Недаром сам о себе говорит, что болен сумасшествием эгоизма, но при этом он и страдает, и любить умеет. С другой стороны, думаешь: а любовь ли это была? Одно могу сказать точно: во всех ситуациях, во всех чувствах он ищет крайностей.
 — Он из той породы страдальцев, что и князь Мышкин?
 — Да, но он по другому поводу страдает. Князей Мышкиных все-таки нет в природе, а такие, как Нехлюдов, встречаются.
 — Что значит слово «Супер» в названии спектакля?
 — Это можно будет узнать, посмотрев спектакль. Накануне премьеры мне всегда сложно говорить о спектакле и своем персонаже. Чем ближе к премьере, тем больший ужас охватывает, кажется, что ничего не понимаю и страшно плаваю в материале. Чем сложнее материал, чем серьезнее роль, тем больше сомнений мучает. Моментами чувствую себя абсолютным школяром. Но есть хорошая пьеса, есть замечательный режиссер, и это вселяет надежду, что у нас все получится.
 — Кого из знакомых вы обычно приглашаете на премьеру?
 — Обычно я зову знакомых, которые часто ходят в театр, но не принадлежат к театральному миру. От них можно услышать интересные вещи, над которыми ты даже не задумывался. Оценка непрофессионалов более объективная, они не уходят в профессиональные тонкости, а говорят об общем впечатлении. На твой спектакль придут обычные люди, и какие эмоции он вызовет у них — это самое главное. Конечно, приглашаю и близких друзей-актеров, они могут как разнести твою работу в пух и прах, так и сказать с восхищением: «Это здорово!».
 — Как сложился для вас прошедший театральный сезон? Чем он запомнился?
 — Запомнился прежде всего поездкой в Японию. Мы возили спектакль «На дне», поставленный Адольфом Шапиро. Нас замечательно принимали. Японцы обожают русскую классику. На спектакле было много японцев, которые изучают русскую культуру и русский язык. Приходили русские, которые там живут.
 — Восприятие японцев отличается от нашего?
 — Они немного запаздывали с реакцией на шутки. Но это очень благодарные зрители. Кстати, вторая постановка «На дне» случилась именно в Японии. Я много где бывал, но такой замечательной страны не видел.
Японцы — маленькие удивительные островитяне, очень забавные и трогательные. Мы выходили на улицу, и они смотрели на нас, как на великанов.
Одно из самых сильных впечатлений этого сезона — работа с Отаром Мегвинетухуцеси, он играет в «Антигоне» отца, а я его сына. Мы не играли этот спектакль девять месяцев, так как у него были проблемы со здоровьем. А потом он сказал: «Мне надоело болеть» — и приехал. У нас было два дня репетиций, во время которых я даже покурить не выходил, настолько завораживала его игра, оторваться было невозможно. От него исходит удивительная энергия, он ни на минуту не выключается, не экономит эмоции. После таких репетиций вырастают крылья и понимаешь, как надо играть. Он передает тебе удивительный заряд, плохо играть рядом с ним невозможно. Такие партнеры — это счастье, подарок судьбы.
Премьер в этом сезоне у меня всего две — «Скрипка и еще немножко» и «Воскресение. Супер». Этот сезон не принес мне больших открытий, но он еще для меня не закончился, впереди премьера?
 — Вы чувствуете атмосферу зрительного зала?
 — Иногда играешь и понимаешь, что сегодня в зале собрались интеллектуалы, на шутки они не отвлекаются, пытаются проникнуть в самые глубины происходящего на сцене. А бывает, что зал умирает от смеха в течение спектакля и никак угомониться не может.
 — Ходите ли вы сами в театр?
 — К сожалению, редко. Даже во МХАТе им. Чехова не все премьеры посмотрел. Видел только «Мещан», «Последнюю жертву», «Дядю Ваню». В июне планировал сходить на спектакли Додина и Доннеллана, но ни на один не попал, в этот период как раз много репетировали.
 — Как вы отдыхаете?
 — Обычно встречаюсь с друзьями. А если выдается свободный день, то остаюсь дома, слушаю музыку, смотрю фильмы, читаю. Стараюсь просто от всего отвлечься.
 — Планируете ли вы сниматься в кино?
 — Сейчас приглашают сниматься в сериалах, но материал предлагают, как правило, сомнительного качества. Если в фильме есть небольшая, но интересная роль или отдельные интересные сцены, то в таком случае можно согласиться. В кинофильмы приглашают намного реже, их гораздо меньше снимают. А так как я плотно занят в театре, то еще и по срокам не всегда удается договориться.
 — Чем интересна для вас работа в кино? Роли там намного мельче, чем в театре.
 — Да, роли мельче. Но кино дает совсем иной опыт работы, нежели театр, это другая специфика актерской профессии. В театре и кино одна и та же сцена будет выглядеть совершенно по-разному. Поскольку я не очень искушен в кинематографе, мне это интересно.
 — Многие артисты в кино несут свои театральные наработки.
 — Театральный багаж надо еще умело применять. Если перед камерой держаться так же, как на сцене, то на экране будет видно, что актер ужасно переигрывает.
 — Вы собирались выпустить диск?
 — Да, когда-то я хотел это сделать. Я планировал тогда серьезно заняться вокалом, у меня был хороший педагог. Хотелось исполнять романсы, классику. Но чтобы петь классику, надо заниматься голосом профессионально, каждый день брать уроки, тогда будет толк. У меня такой возможности нет. Сейчас многие выходят на сцену, не имея даже представления, как нужно петь. Хотя в популярной музыке непрофессионализм не так страшен, там может быть достаточно приятного тембра голоса, своей манеры исполнения. У французской певицы Барбары, например, не смыкались связки, но она пела удивительно выразительно, у нее были свои обертоны.
 — Вы довольны тем, как складывается ваша театральная карьера?
 — Я редко бываю собой доволен. На первый взгляд все хорошо складывается: работаю в одном из лучших театров, играю неплохие роли. Но приходят и другие мысли: я не сделал этого, не успел того, а могло получиться вот так? И вторая оценка ближе к действительности, чем первая.
Приходят молодые актеры, у которых все впереди, и невольно им завидуешь. Конечно, мне еще много интересного предстоит, но вот это уже позади и вот это? Время никого не щадит. Смотришь на свою седину и понимаешь, что Ромео уже не сыграть. Можно, конечно, попробовать ее закрасить? Или ждать режиссера, который вдруг решит, что Ромео должен быть седовласым. Как видите, надежда остается.
 — Что бы вам еще хотелось сыграть?
 — Хотелось бы полную дурку или трагедию греческую сыграть так, чтобы до разрыва аорты. Тихие, спокойные роли уже неинтересны, хочется крайностей. Всегда надеешься, что следующий сезон будет лучше, интереснее. Унывать нельзя.
 — Как вы относитесь к антрепризе?
 — Среди тех антрепризных спектаклей, что я видел, не было ни одной достойной работы. Мне кажется: участвовать в подобных проектах не очень честно по отношению к профессии. Складывается впечатление, что и режиссеры, и актеры считают, что в зал придут дураки, которые все проглотят. Играть в таком спектакле только ради того, чтобы ездить по России и собирать деньги, мне неинтересно. Я не против того, чтобы актер зарабатывал деньги, но зарабатывать надо честно. В антрепризу я пошел бы только в том случае, если бы спектакль ставил кто-то из великих режиссеров.
 — В чем вы видите предназначение театра? Рассмешить, позабавить зрителя или все же подвести к катарсису, как учит Аристотель?
 — При современном ритме жизни люди очень сильно устают. Поэтому в театр они часто приходят просто за положительными эмоциями. Мне иногда звонят друзья и говорят: «Слушай, такая тяжелая неделя была. Хочется какую-нибудь глупость посмотреть, отвлечься». Мы уже лет шесть-семь играем «Сублимацию любви», спектакль с незамысловатым сюжетом и легким текстом. И я знаю людей, которые по многу раз ходят на этот спектакль, потому что после него долго хорошее настроение сохраняется.
Но все же главное предназначение театра заключается в том, чтобы у человека вот здесь (показывает на сердце) ничего не застаивалось — там определенные струнки могут отмереть, если их периодически не дергать, чтобы душа была в хорошей физической форме.