До недавнего времени замечательный театральный артист и режиссер совсем не помышлял о кинокарьере. Но с конца 1990-х роли в кино посыпались на Чиндяйкина, как из рога изобилия: «Мама не горюй», «Нежный возраст», «Дневник камикадзе»… Параллельно пошли телесериалы: «Каменская», «Дети Арбата», «Александровский сад», «Предвыборное дело», «Парни из стали»… Лауреата «Золотой маски» за спектакль «Плач Иеремии» называют главным мафиози страны, поскольку в его киношном списке масса подобных ролей. Тем не менее он актер широкого диапазона с очень интересной творческой биографией, не очень известной широкому зрителю.

 — Николай Дмитриевич, я была потрясена, когда узнала, что в 44 года вы отправились к Ежи Гротовскому в Италию! На сегодняшний день вы единственный артист в Москве, который два года провел в мастерской театрального гения и овладел его методологией, основанной на йоге. Скажите, вы пользуетесь его системой?

 — Безусловно. Такие судьбоносные встречи в жизни артистов редки, если они вообще случаются. Ведь до этого я был убежден, что все про театр знаю, и только после встречи с Гротовским понял, как я заблуждался. Это примерно то же самое, как если бы человек был неверующий, а потом поверил и, значит, внутренне переродился, стал другим. Пан Ежи повторял: «Никому не говори, что владеешь системой Гротовского, но если ты меня действительно понял, то у тебя будет своя школа, свои ученики».

 — Скажите, не будучи верующим, вы могли бы поставить спектакль «Плач Иеремии» в театре Анатолия Васильева, где во время репетиций артисты читали псалмы?

 — Не будучи верующим, я бы никогда не взялся за эту постановку. Самое сложное заключалось в том, чтобы соединить светское театральное представление с сакральным текстом. К тому же в спектакле участвовали певчие Андрея Котова, поющие в храмах. Я стоял перед сложным выбором: если это соборное действие, то зачем нужны зрители? Потому что находясь внутри этой мистерии, мы могли обходиться и без них. .. Это как во время церковной службы: есть прихожане или нет, но служба идет. И меня немало удивляло, когда во время зарубежных гастролей «Плач Иеремии» воспринимали как некую православную агрессию. Но там нет никакой агрессии, спектакль направлен в сторону духовного совершенствования человека, его диалога с Богом.

 — Наверное, вам грустно наблюдать за гибелью театра Васильева, который, по всей видимости, московские власти расформируют… Почему такое возможно в условиях демократии?

 — Конечно, я тяжело переживаю эту ситуацию, хотя как человек православный уговариваю себя, что к потерям готов, поскольку в жизни перенес их немало: смерть родителей, любимой жены… Потеря театра — тоже большая утрата, поскольку она связана с живым организмом, которому ты отдавал свою энергию, эмоции. Вы спрашиваете, почему это происходит сейчас? Да потому, что теперь нет нужды в высоких художественных ценностях — большинство людей интересуется деньгами, цифрами, квадратными метрами! Но если государство умное, то оно обязано думать о будущем, о культуре, духовности. Меня настораживает вот что: почему эта чистка началась с театра, на кровле которого находится часовня? Ведь он единственный в Москве позиционирует себя в контакте с православной культурой, и вдруг такой накат. Странно все это.

 — Говорят, вы уходите от Васильева. Почему?

 — Я оформляю пенсию, поскольку мне исполнилось 60 лет. Пока же я числюсь актером и режиссером этого театра, а прошлым летом вместе с Васильевым был на театральном фестивале в Авиньоне.

 — Вы как-то странно уходите на пенсию, переходя из одной картины в другую, играя генералов, мафиози, банкиров… Выходит, вы тоже перестроились и подходите к творчеству утилитарно: зовут — значит надо идти…

 — Я ожидал этого вопроса и отвечу на него искренне. Ведь до театра Анатолия Васильева у меня тоже была жизнь, и довольно интересная: деревенское детство, Ростовский театр юного зрителя, потом Омский драматический театр, в котором я прослужил 15 лет. Это был блестящий коллектив с выдающимися артистами. Так, как Елена Псарева сыграла старуху в «Последнем сроке» Распутина, надо писать книгу! То же могу сказать о своей покойной жене Татьяне Ожиговой, выдающейся русской трагической актрисе. Все это отпечаталось во мне и осталось со мной навсегда, но жизнь — как река, и противиться ее движению невозможно. Когда я поступил на курс Михаила Михайловича Буткевича в ГИТИСе, то открыл для себя неведомые ранее острова и поплыл дальше. Потом к нам пришел Анатолий Васильев, которого я знал по ростовской юности, и началось все это театральное варево, которое завело нас в подвал на Чаплыгина. Благодаря Анатолию Васильеву я увидел весь мир, меня пригласили в национальный оперный театр Германии ставить «Пиковую даму»…

Роман с кино начал складываться только в конце 1980-х годов. И то, скажу честно: я закрутил этот роман, чтобы немножко подзаработать денег. Было отпускное время, и все сходилось: Черное море, бесплатная гостиница, неожиданный приработок… И следующая картина снималась во время отпуска. А потом произошел обвал в кино и в нашей экономике. Честно говоря, я ненавижу 1990-е годы. Помню такую картинку из тех времен: с моим коллегой шли от Лубянки к Театральной площади, не замечая выстроивших вдоль улицы торговцев и рассуждая о своем. И вдруг я остановился, как вкопанный: у подножия каменного Александра Островского, сидящего в кресле и охраняющего Малый театр, стояло десять бутылок из-под водки. Я подумал, что культуре пришел конец. Но потом кино стало постепенно возрождаться, и на меня неожиданно появился спрос, может, потому, что я лысым стал. Я продолжал работать в театре, ставить в антрепризах, например, «Железный класс» с Сергеем Юрским, постепенно все больше втягиваясь в кино. Сегодня мне нравится сам процесс съемок, нравится встречаться с разными людьми, у которых я многому учусь.

 — А когда играете отрицательных персонажей, то в каждом из них стараетесь находить что-то доброе, чтобы они были живыми?

 — Это вы вспомнили формулировку Станиславского? Кстати, меня не раз упрекали в том, что я придаю человеческие черты разным отморозкам. Но ведь по-другому нельзя — иначе эти типы будут неинтересными, ходульными, зритель им не поверит! Да о чем тут вообще говорить? Мы - страна Достоевского, Гоголя, Булгакова, а рассуждаем так примитивно: если он преступник, то должен быть вымазан только черной краской! Мне приходилось сниматься и в «фанерных» сериалах, но я каждый раз пытался оживить своих героев. И вообще, я убежден: самую простую вещь можно сыграть очень интересно. Ведь для русского кино сюжет никогда не был самым главным. Важным был накал игры, то, с какой температурой артисты выходят на киноплощадку, что они при этом думают, как переживают.

 — Я заметила, что особенно правдивыми у вас получаются герои времен войны. Тема войны вам близка?

 — Конечно, поскольку я послевоенный ребенок и был рожден на радость родителям, участвовавшим в ней. Моя мама родом из Бреста. Помню, когда мы ездили туда с ней в 1954 году, через 9 лет после войны, то там все еще лежало в руинах…

 — Судьба вашего отца, попавшего в немецкий плен и потом отсидевшего в сталинских лагерях, повлияла на ваше мировоззрение?

 — Безусловно. Но должен сказать честно: в детстве я об этом ничего не знал, от меня скрывали правду. Мама мне об этом рассказала только в 1975 году. До этого я как-то не задумывался, почему отец 9 Мая никуда не выходит, сидит дома… И эта история меня настолько сильно разобрала, что я взял отца за руку и отвел, как ребенка, в военкомат. После этого его документы были направлены в Центральный военный архив. Моего отца восстановили в правах, более того, он получил орден Великой Отечественной войны. После этого он стал вместе со всеми отмечать День Победы.

 — Мне очень понравился фильм «Безымянная высота», в котором вы снимались. Там замечательно сыграла и Виктория Толстоганова. Мне показалось, что у вас роман…

 — Ну уж, роман… Просто она очень талантливая актриса. Впервые я с ней встретился на съемках фильма «Дневник камикадзе» и был поражен ее мощной энергетикой. «Надо же, — подумал я, — какая силища из нее прет, какой необузданный темперамент!» Я также поражаюсь таланту Маши Мироновой и преклоняю перед ней колени. Надо же, чтобы Господь Бог так много дал в одни руки!

 — Наверное, вы поздравляете своих любимых актрис с праздником 8 Марта, который одновременно является и вашим днем рождения. Как вы себя чувствуете в этот день?

 — Это для меня подарок судьбы. В этот день я всегда поздравлял свою маму, сестру, а они в ответ меня поздравляли. И потом, это весна! Вы не представляете, как я люблю раннюю весну и совсем не понимаю Александра Сергеевича Пушкина, боготворившего осень. Недавно я четыре дня провел у себя на даче в Тарусе, наблюдал, как пробуждается природа, птицы начинают петь по-другому… Наш дом находится в Долине грез, так это место окрестила Марина Цветаева. Я никогда не предполагал, что буду жить рядом с Беллой Ахмадулиной, Андреем Битовым, Борисом Мессерером. Счастье общаться с этими удивительными людьми!

 — Дом, семья, дети, внуки — это ваша крепость?

 — Моему внуку уже 10 лет, а моя взрослая дочь часто учит меня, наставляет. Одно время она была бизнес-леди, сейчас занимается продюсерством. От нее только и слышишь: проект, проект…

 — А ваша вторая жена тоже актриса?

 — Уже не актриса. Когда-то Раиса оканчивала наш курс, выступала в пластическом театре Киселева и была там звездой. А когда коллектив уехал в Канаду, ее взял в свой театр Толя Васильев. Одно время она преподавала в Школе-студии МХАТа. Сейчас у нее своя программа на кабельном телевидении, и она тоже занимается разными проектами. Так что я существую в окружении прожектеров, и это мне нравится.